Жизнь бабушки, как мой путеводитель

Я родилась во время перестройки и почти не помню, как трудно приходилось нашей семье. Мама на весь день уходила на работу, а я оставалась с бабушкой. Каждый день она мне рассказывала какую-нибудь историю из своей жизни. Я долго и внимательно слушала её, мне было интересно.

Беляева Анна Григорьевна (так звали мою бабушку) родилась на Украине 15 февраля 1926 года в селе Христовое Александровского района Луганской области. Мать Ульяна Анисимовна и отец Григорий Емельянович Третьяченко работали в колхозе. В семье было четверо детей: моя бабушка Анна, её сестра Лидия и два брата Костя и Иван. Семья была дружная, в ней царили мир и покой. Родители никогда не говорили грубых слов друг другу. Это я замечала и в ней, несмотря на пережитые трудности и страдания, её сердце было всегда наполнено любовью и добротой к окружающим. Она умела найти подход к любому человеку и не обидеть его. Жертвенность и безвозмездная помощь другим – это было её жизненное кредо до самой смерти.

Мне хорошо запомнились её рассказы о 30-х годах, когда было раскулачивание. У людей забирали всё хозяйство, оставляя их ни с чем. Это коснулось и семьи моей бабушки. Оставшись без средств к существованию, они перебивались малым.

«В начале 30-х годов, когда стали организовываться колхозы, первое что я помню, — рассказывала бабушка, — у моих родителей забрали корову и лошадь Лыску. Отцу не хотелось расставаться со своим хозяйством, и он пошёл в колхоз работать конюхом. Лошадь постоянно убегала из конюшни домой. Лыска всегда меня слушалась и подчинялась, и отец просил меня пригонять лошадь обратно, поскольку ему некогда было приходить за ней. Я любила её гладить и чистить шерстку, всегда разговаривала с ней. От всей этой ситуации у отца опускались руки.

Мама ходила поливать плантации. Это был тяжёлый физический труд. Практически нечем было питаться. Мы собирали жёлуди, потом их варили, обжаривали и ели. Помню летом, когда пшеница созревала, мы тайком пробирались на поля и собирали колоски. Это длилось недолго, пока нас, детей, не поймал председатель колхоза. Раньше все поля были под охраной, и пройти на них было не так просто. После такой переделки мы и не надеялись увидеться с семьей. Но так как родители зарекомендовали себя ответственными и старательными колхозниками, нас отпустили. Но страха мы тогда натерпелись».

Когда я была маленькая, для меня эта история была как фильм. Но когда становишься взрослым, смотришь на многие вещи по-другому. Я даже на минуту не могу представить, каково им тогда было. Через какую боль, утраты, страдания и страх пришлось пройти моей бабушке.

«Время шло быстро, наступили годы Великой Отечественной войны, – вспоминала бабушка. — В июле 1941 года немцы оккупировали Украину. Многие бросили дома и нажитое имущество и ушли. Наша семья осталась, так как в колхозе была уборка зерновых. До прихода фашистов удалось переправить урожай и скот под Сталинград. Отец поехал сопровождать эшелоны. Из Сталинграда он ушёл на фронт. После этого я больше его не видела. Нам прислали справку, что он пропал без вести. Тогда мне было 14 лет.

В июле 1942 года фашисты согнали на площадь всех жителей села. Эсэсовцы с овчарками окружили нас плотным кольцом и стали расформировывать людей по возрастным группам. Всю молодёжь пригнали на железнодорожную станцию. Здесь была и я. Ночью нас битком загрузили в вагоны без окон, предназначенные для перевозки скота. В каждом было не менее 150 человек. Куда нас везли, мы не знали. Ребята постарше говорили, что на запад.

В пути мы были несколько суток без воды и еды. Иногда поезд останавливался, и нас прикладами автоматов выгоняли из вагонов справить нужду. Стояла невыносимая жара, люди от обезвоживания падали в обморок. Жажда настолько овладевала людьми, что приходилось пить из оставшихся после дождя луж.

Наконец, эшелон прибыл в Верхнюю Силезию (западная Польша). Нас выгрузили из вагонов и погнали на дезинфекционную обработку, а затем в расположенный неподалеку концлагерь «Щигловицы» Рыбнинского района Краковской волости. Зона концлагеря была ограждена колючей проволокой, находившейся под высоким напряжением. Со всех сторон только часовые на вышках и не прекращающийся днём и ночью лай овчарок.

Рано утром нас построили и объявили, что мы должны трудиться в три смены на погрузочно-разгрузочных работах. Покормили баландой из брюквы и погнали на работу. Грузили мы тяжёлые ящики. Что было в них, мы не знали. После изнурительной работы мы едва могли дотащиться до барака и в беспамятстве упасть на нары.

Я никогда не забуду эти страшные три с половиной года, проведённые в концлагере. Стук деревянных колодок, в которые мы были обуты, когда нас гнали по вымощенной галькой мостовой на тяжёлые работы, до сих пор у меня набатом отдаётся в висках.

Среди нас были русские, украинцы, белорусы, итальянцы, чехи, поляки, французы. Все говорили на разных языках, но с одного взгляда понимали друг друга. Кто-то разузнал, что в буртах хранится картофель, и ночью, тайком, приносил его в барак. Там стояли печки-буржуйки, и мы на них запекали картошку. Среди нас были предатели, они всё рассказали фашистам. Ночью, когда все спали, надзиратели ворвались в барак, всех выгнали на улицу и на глазах испуганных пленников, насмерть дубинами забили наших спасителей от голода.

Благодатью для нас были работы у местных поляков. Они выбирали себе рабочих на выходные дни. Меня же спасали от невыносимых работ в концлагере женщина полячка и семья немцев. Они поручали мне присматривать за детьми и выполнять работу по дому. Эти семьи были довольны моей работой, и в знак благодарности немка пригласила меня на свадьбу. Я была очень рада, ведь суровые будни в бараках и похлёбка из мёрзлой брюквы истощили мой организм. Я не смогла отказаться от такого приглашения. Тогда я ещё не знала, что меня ожидает. Кто-то рассказал надзирателю о том, что я была на свадьбе, и меня посадили в карцер. В нём невозможно было развернуться не то, что присесть. Стояла по стойке смирно на холодном бетонном полу, а сверху на голову капала холодная вода. Как сейчас помню: кап… кап… кап…

Пока надзиратель уезжал из лагеря, меня на время выпускал надсмотрщик поляк и просил никому не говорить, иначе погибнуть могли не только я, но и он. Так прошли бесконечные пять дней.

Помню ещё такой случай. Девчонки в бараке решили организовать забастовку: не пошли в ночную смену на работу, не стали в ужин есть брюквенный суп, не подчинялись надсмотрщикам, которые водили нас только строем. Конечно, об этом сообщили старшим, и те, приехали на мотоциклах с овчарками и автоматами. Нас всех до одной выгнали на улицу, выстроили в ряд, по обе стороны оцепили и погнали. Я шла в последнем ряду, крайняя к кювету. Было дождливо и холодно, я не успела обуться, на ногах были только пантофли – обувь, похожая на тапки, только на деревянной подошве. В них было ужасно неудобно идти, и я отстала. Эсэсовец, который замыкал последний ряд, колесом мотоцикла толкнул меня под правое колено. Я упала в колею и вымокла, но девчонки успели меня поднять и поставить в общий ряд. Когда эсэсовцы уехали, дежурный поляк снял с себя спецовку и отдал мне, девчонки меня закрыли, и я переоделась в сухую одежду. Благодаря этому я не заболела.

Самое страшное было пережить зиму. Тёплой одежды практически не было. Иногда местные поляки приносили нам какую-нибудь ветхую одежонку. Это было запрещено и каралось немедленным расстрелом.

От них же, поляков, мы узнали, что приближается линия фронта. По ночам сквозь щели в бараках мы видели в небе зарево огня и слышали страшный гул орудий. В душе каждого из нас теплилась надежда на освобождение из плена.

Немцы, готовясь к отступлению, ещё больше зверствовали. В моём отряде был надзиратель Шульц. Мы боялись его больше других, так как он ловко владел орудиями пыток. Человеком его назвать нельзя, он был хуже зверя…»

Моя бабушка многое видела и пережила. Она старалась рассказывать эти истории более мягко, чтобы не травмировать мой детский разум. Многое, конечно, не было досказано. Спустя много лет я узнаю новые факты от своей мамы. Например, я только после смерти бабушки узнала, что у неё на руке был концлагерный номер. Его выжигали всем, кто был там.

«В канун нового 1945 года нас освободили бойцы первого Украинского фронта под командованием маршала Конева. Нам чудом удалось избежать смерти, так как концлагерь, в котором мы находились, немцы заминировали. Накануне ночью поляки предупредили нас о подрыве. Пленные разбежались кто куда, меня приютила семья немки и поляка.

В первые дни освобождения девчонок на пересыльном пункте распредели в разные войска. Меня взяли в воинскую часть связи почтальоном 4-го разряда (первый Украинский фронт под командованием маршала Конева, полевая почта №74101). Наша часть находилась в прифронтовой полосе. Я служила сортировщицей почтовой корреспонденции. Работать приходилось практически без отдыха. Спали по два часа в сутки – по-другому было нельзя. Полевая почта была единственная нить, соединяющая бойцов с родными, дающая силы и веру в победу над фашистами.

Вскоре наша часть передислоцировалась в Венгрию, затем в Румынию, Чехословакию и остановилась в Австрии, в городе Хиртенберг. Красивейший, он был разрушен до основания. Там наша часть находилась до демобилизации в июле 1946 года. Тогда же я возвратилась на Родину. Долго разыскивала свою семью. К счастью, мать, сестра и братья остались живы. Кругом разруха, голод. Устроилась работать в лесхоз. Выполняла всю работу, какая только была. Женщины вручную валили лес в лютые зимние холода и на себе таскали брёвна на склад. Летом до изнеможения работали на покосах, сажали молодые леса. Теперь под Луганском шумят сосновые леса в метровый обхват, как память о тех, кто их посадил.

Поскольку в колхозе не платили денег, мы с мамой решили, что я поеду искать работу в город. В городе устроилась санитаркой в 1-ю городскую больницу г.Луганска в хирургическое отделение. Мне нравилась эта работа. Потом меня перевели в детскую поликлинику в регистратуру. Я прошла курсы медсестёр, работала в операционной, патронажной сестрой в детском отделении, медсестрой у врача гинеколога, помогала в инфекционном отделении».

Помимо работы бабушка пела в хоре, была членом танцевального коллектива при театре в г.Луганске, участвовала в постановках спектаклей.

В 1955 году она вышла замуж за Алексея Беляева и переехала из Украины в х.Батальщиковский. В их семье появились прекрасные дети: дочь Людмила, сыновья Василий и Николай. Работала бабушка Аня в Тиховской больнице, потом в Мигулинской, куда ходила пешком из Батальщиков. Заведовала Мещеряковским медпунктом, Батальщиковским и Бирюковским, откуда и ушла на пенсию.

Она преодолевала более 100 км в день, чтобы лечить не только физические, но и душевные раны. Её труд вдохновлял односельчан.

Бабушка многое сделала и для меня, за что я ей признательна. Она была для меня примером, я всегда с интересом читала её публикации в районной газете «Искра». Её слова, наставления повлияли на то, кем я являюсь сегодня. Добрая память о ней осталась в сердцах её родных, друзей и знакомых.